Турнир - Страница 4

К оглавлению

— Борзый дедок, — опередив его, констатировал борец.

— Борзыми собаки бывают, — вкрадчиво пояснил лжебухгалтер. — Вы здесь уже не на одно правило намели своими боталами.

Ситуация ухудшалась на глазах и Вовка поспешно спросил:

— Ты что, отец, законник?

— Нет, — безмятежно взирая выцветшими глазами, ответил старичок. — Но у людей всегда спросить могу.

С кряхтением выбравшись из-за столика, он стряхнул хлебные крошки с пиджака и повернулся к своим лопушкам:

— Пойдемте, племяши. Не о чем здесь разговаривать. А на хомячков я и в зоопарке посмотреть могу.

Вовкино терпение лопнуло окончательно. Соскочив со стула, он прихватил стальными пальцами старичка за воротник затрещавшего батника и с легкостью оторвал его пола.

— Ты кого хомячком назвал, пень старый?!

Дедок, дождавшись, когда могучая бригадирова длань опустит его на землю, невозмутимо произнес:

— Гамуле передашь — Змей сходняк собирает. Завтра же!

Вовка застыл в леденящем ознобе. Ужаса добавил Малыш, собрав волнами морщин могучий загривок:

— Это веревки, бригадир!

Квадратный поддержал кореша, закивав китайским болванчиком.

Змей не был вором в законе — от короны он отказался еще лет десять назад, но авторитет в уголовном мире имел непререкаемый. Никто лучше него не толковал многочисленные статьи воровского кодекса. На серьезные сходки он приглашался в роли третейского судьи, и приговор в таких случаях был окончательным и обжалованию не подлежал. К его прозвищу можно было смело добавлять — Мудрый.

Вовка поднял руку не на вора. Он покусился на самую верхушку козырной колоды — председателя Верховного Суда воровского мира СССР. Косяк этот можно было исправить только одним способом — прямо сейчас разбежаться и со всей своей дури грохнуться башкой о ближайший угол.

— На дно надо ложиться, бригадир, — пришел к окончательному выводу борец. — Разбегаемся, куда глаза глядят.

Глаза выбрали единственно верное направление: тьмутараканьская бабкина деревушка. Через неделю Вовка немного успокоился и даже начал заигрывать с немногочисленными деревенскими молодухами, самой младшей из которых было около тридцати.

В окружении привычного гогота, блеяния и мычания ностальгически вспомнилось беззаботное детство. Иногда, забавы ради, он боролся с бабкиным бычком, имевшим странную кличку Дездемона. Если удавалось наловить на утренней зорьке жирную плотву, то день считался удачным — других карасей в окрестностях не водилось. А разводить можно было разве что кроликов. На десятый день своей размеренной деревенской жизни Вовка увидел въезжающую в деревню кавалькаду джипов.

В гости нагрянула братва.

— Бабуль, я ухожу, — торопливо сказал он старушке, открывая заднее окно покосившейся избушки. Лес начинался сразу за огородом. — Будут спрашивать, где я, не вздумай врать — эти волки сразу почуют.

Бабку вплетать в свои разборки не хотелось.

— Убивцы за тобой, внучок, приехали? — ехидно проскрипела старушка.

Вовка вздрогнул. Бабку он немного побаивался с самого детства — ни один секрет не проходил мимо ее бдительного ока. Второй глаз у бабки тоже присутствовал, но был стеклянным, с небольшой трещинкой на роговице. Когда она была не в настроении, ее морщинистое лицо приобретало зловещий вид. Впрочем, побаивался не только он, но и вся тьмутараканская деревушка. Обращаясь к ней с многочисленными болячками, жители, тем не менее, при ее приближении испуганно крестились. Вовкина бабка числилсь у местных в колдовском авторитете.

— Помоги-ка мне, внучок, — продолжала старушка, пытаясь сдвинуть громоздкий пыльный сундук, стоявший у почерневшей от времени стены. — И не стой ты, как баран, видишь — силенок не хватает.

— Бабуль, ты че, на старости лет совсем из ума выжила?! Щас братва двери выносить начнет, а она мебель переставлять надумала! — заорал благим матом Вовка, но, видя, что бабка не обращает на него никакого внимания, плюнул и одним рывком сдернул сундук. Из открывшегося темного провала дохнуло прелой сыростью.

— Лезь, давай! — подтолкнула она внука в спину. — Не задерживай! Мне еще его на место ставить.

— Я тебе бандеровец какой, чтобы в норах прятаться? — попытался отодвинуться Вовка от мрачной ямины.

Бабка ухватила его жилистой рукой за воротник и неожиданно сильным толчком отправила в полет. Вовка, кубарем прокатившись по земляным ступеням, грохнулся всем центнером массы о земляной пол и отключился.

Очнувшись, он с недоумением огляделся. Погреб оказался довольно просторным, с каменными стенами и сталактитовым потолком. Покрутив чугунной головой по сторонам, Вовка краешком сознания отметил пропавший люк. Другой краешек — зрения — ухватил какое-то шевеление в углу пещеры. Там, бормоча речитативом незнакомую заунывную песню, как шаманы из «Клуба кинопутешественников», сидел на корточках обросший бородатый мужик в овчинном тулупе и жарил на вертеле ароматное мясо. Блики костра оживляли тени, прячущиеся в глубине подземного грота. Ситуация отдавала абсурдом.

Вовке сделалось жутковато.

Он поежился. На нем были спешно наброшенная кожаная косуха и дорогой спортивный костюм немецкого производства. Но от жуткого холода, царившего в пещере, шедевр легкой германской промышленности служил слабой защитой: тепло от костра бесследно таяло где-то во мраке.

Мужик, не обращая ни малейшего внимания на очнувшегося гостя, налил в немытый, с масляными разводами стакан мутноватую жидкость. С наслаждением, громко хлюпнув одной ноздрей, шумно нюхнул содержимое и одним бульком отправил его в широкую глотку, не забыв при этом довольно крякнуть. Яростно почесал подмышку и извлек жуткого вида насекомое, размерами и формой напоминающее разжиревшего таракана. Внимательно осмотрев усатую тварь при неровном свете костра, он положил к себе на зуб это членистоногое нечто, задумчиво надкусил и с отвратительным хрустом выплюнул на грязный пол пещеры.