— Он со мной остается, — прильнув к плечу возлюбленного, Леся сердито сверкнула глазами. — Хватит его уговаривать, у него своя голова есть.
— Может быть, ты все же останешься? — смущено спросил Лис, наверное уже в десятый раз. — Что ты там забыл, в том мире?
— Мы по пельмешкам соскучились, и борщ нам по ночам снится, — не удержалась от шпильки ехидная драконица. — И замуж не хотим, мы еще маленькие… Потому и бежим без оглядки в родные края.
Гневно покосившись на нее, Яна обняла Вовку за шею и надолго приникла к губам.
— Ты вернешься, я знаю, — без особой уверенности прошептала она. — И помни — я буду тебя ждать.
— Хватит сырость разводить, путь неблизкий, надо поспешить, — озабочено почесав в затылке, лесовик вытащил небольшой клубок. — Как взойдете на тропу, бросишь перед собой — он дорожку покажет, не заплутаете.
— Ты же с нами собирался, брат-леший? — удивился Вовка.
— Я вас догоню, — уклонился от прямого ответа лесной владыка и, хлопнув себя по лбу, огорчено проговорил: — Вот голова еловая, памятка дырявая… Если нить закончиться, держитесь правой руки. Тропа широкая, приметная, но есть три развилки: свернете не туда, век не выберетесь.
— Не пугай, не заблудимся! — Вовка беспечно отмахнулся. — Ну что, парни, обнимемся на прощание?
Поочередно стиснув в объятиях Гийома, Феса и Бриана де Фалле, он осторожно пожал руку магистру Цириусу:
— Бывай, Химериус, еще увидимся!
— Даже раньше, чем ты можешь предположить, мой юный друг, — едва заметно усмехнулся вампир.
Вовка его не расслышал. Поцеловав взасос Хельму, похлопал по плечам стражников, почесал за ухом жалобно заскулившего варранга и быстро скрылся в дупле столетнего дуба. Отчего-то расставание неприятно царапнуло по сердцу, вот и торопился он поскорее избавиться от тяжкой ноши. Следом за ним бесшумно скользнули в нутро дерева преданные валькирии и, чуть замешкавшись, юная драконица.
Мир Араниэля вздохнул с облегчением. Беспокойный пришелец покинул его навсегда. Впереди ждала долгая эпоха спокойствия и процветания. И все бы ничего, да случилась одна маленькая закавыка: гарнизонные стражники заблудились на обратном пути. И это еще полбеды. Все бы обошлось и на этот раз, не забреди они волей случая в пещеру Хранителя.
Больно, мамочка, как же мне больно!
Острые жгучие иглы под ногтями пронзают насквозь израненное тело и безжалостными щупальцами рвут кричащее от ужаса сознание в кровавые безжизненные клочья.
Мамочка, нет сил терпеть эту адскую боль!
Утонуть, забыться в спасительном беспамятстве, спрятаться в зыбучих песках блаженного покоя вечных снов.
Спаси меня, мама!
Но нет, вновь и вновь чужие холодные руки с пугающей педантичностью бездушного механизма возвращают к страшной реальности уцелевшие крохи трепещущего от страха разума.
— Будьте благоразумны, фройляйн…
От звуков ненавистного голоса хочется забиться под стол, сжаться в маленький дрожащий комочек и никогда в жизни его больше не слышать.
— Будьте благоразумны, фройляйн, — голос продолжает увещевать, назойливо пробираясь в самые дальние уголки мозга. — Если вы думаете, что мне доставляет удовольствие подвергать этим чудовищным пыткам ваше молодое, красивое тело, то искренне заверяю: вы заблуждаетесь…
Ты врешь, гад! Не ты ли тушил сигары об мои губы и фотографировал опаленные пламенем зажигалки соски? Для чего? Чтобы похвастаться перед такими же ублюдками, мерзавцами и садистами? Не твоего ли приказа дожидаются в соседней комнате пятеро похотливых самцов? Не ты ли, сволочь, обещал, что меня изнасилует вся комендантская рота? Так приступайте, твари, что ж вы медлите?! Дайте мне умереть спокойно.
— Вам нужно сказать всего две вещи: цель заброса и состав группы. И ваши мучения прекратятся в тот же час… Кстати, в каком вы звании, фройляйн радист?
«Скажи, внучка, ты когда осколки собирала, не поранилась?» — голос бабушки дрожит неподдельной тревогой.
«Нет, бабушка, я веничком подметала и в совочек собирала», — маленькая глупая девочка запоздало прикусывает язычок.
Бабушка довольно кудахчет — поймала глупышку в нехитрую ловушку. Краснеешь? Так тебе и надо, будешь знать, как обманывать родного тебе человека. Сто раз подумаешь, прежде чем лгать в следующий раз. Вазу она, видишь ли, в глаза не видела.
— Вам повторить вопрос, фройляйн? — в голосе появляется металл.
— Я не радист… — покрытые спекшейся коркой губы шевелятся с трудом. — Сержант Анастасия Малахова, дивизионная разведка… В группе я новенькая, замещала погибшего врача.
Далеко тебе до бабушки, подлый фриц! Да и я уже давно не маленькая глупая девочка. Моргни хоть разок, гад, и острый карандаш, что ты беспечно крутишь в своих толстых пальцах, окажется у тебя в глазу. Отвлекись на секунду, и ты выстрелишь в меня из своего «вальтера» — ты не выдержишь боли, холеный фашист, тебе это не по силам.
— Сколько вас выжило, фройляйн? — голос вновь по-отечески заботлив. — И какова цель заброса? Кто ваш связной?
Радуйся, скотина, никто не выжил! Очередь «мессера» развалила наш старенький У-2 напополам. Погибли все до одного, только мне не повезло. Чертова копна соломы! Это из-за тебя я сейчас кричу от страха и боли в сыром подвале под немигающим лягушачьим взглядом гарнизонного палача.
— Вы лжете, фройляйн, — голос тяжело вздыхает. — Я вижу, что вы мне лжете. Вынужден вас огорчить, но другого выхода…
— Герр гауптман! — в дверь просовывается пахнущая дешевым шнапсом фельдфебельская туша. — Срочная шифрограмма от господина полковника.